публикации

Выставка ВЕРЮ: итоги и перспективы. Андрей Монастырский, Дмитрий Гутов, Анатолий Осмоловский.

      Проект ВЕРЮ? Нет. По крайней мере, хочется на это надеяться.

      Что дальше?

      На международную выставку “Documenta XII” («Является ли современность нашей античностью?»), которая состоится этим летом в Касселе, приглашены три российских художника. Кажется, случай в истории «Документы» беспрецедентный.

      Все трое принимали участие в выставке ВЕРЮ. Их работы почти единодушно были признаны критикой и посетителями одними из самых интересных.

      Андрей Монастырский, Дмитрий Гутов, Анатолий Осмоловский.

      Именно их мы и попросили кратко подвести итоги состоявшейся выставке и наметить возможные перспективы развития проекта. 

      - Как, на ваш взгляд, прозвучала выставка ВЕРЮ на фоне прошедшей Биеннале в частности и в контексте современного российского искусства вообще?

     Монастырский:  

     В российском контексте это выглядит очень интересно. На Биеннале получилось три самых больших выставочных пространства: Башня «Федерация», ЦУМ и Винзавод.

     Если ЦУМ и Башня связаны с торговыми делами, то Винзавод – это пьянство. Торговля и пьянство – очень хорошие русские традиции. Кураторам удалось точно попасть в правильные места.

     Пьянство само по себе – ведь это вещь довольно страшная. А здесь пьянство получилось живое такое, интересное. По фактуре и структуре – гораздо интереснее, чем Башня «Федерация» или ЦУМ. Там выставлялись, скорее, места. Бакштейн продолжает делать выставки в традиции, берущей начало в московском концептуализме, продолжает выступать как художник. Он делал выставки в бане, в тюрьме, на пароходе... Теперь вот Башня и Центральный Универмаг. А на Винзаводе выставлялось не только место, но и наполнение. Было довольно интересно.

     Может быть, я не очень объективен, потому что там моя работа была. Но это одно из самых сильных мест, по-моему.

      Тем более, что выставка ВЕРЮ была поддержана сильными выставками у Гельмана и в «Риджине». В результате, образовалось место, насыщенное художественными событиями.

      Осмоловский:

      Это местный российский блоксбастер, посещаемый простыми людьми, в этом смысле успешный.

     Но между блокбастером и экспериментальной выставкой существуют сложные взаимоотношения. Экспериментальная выставка очень сильно влияет на художественный процесс. Но при этом вряд  ли она будет посещаема, потому что тематика работ и тематика самой выставки будет, наверное, не вполне интересна простому человеку.

     Если мы будем говорить о выставке популяризаторской, то придется несколько жертвовать художественностью. Выставка ВЕРЮ - популяризаторская. Народ на это дело ходит. Тема очень актуальная. Затрагивает многие струны в душе современного российского человека. Но художественная заостренность в ней сглажена. Поэтому здесь нельзя говорить ни о провале, ни об огромном успехе.

     Выставка выполняет определенные функции: в основном, знакомство массового зрителя с современным российским искусством.

     Само же Биеннале - очень банальное, сделанное крайне неудачно.

     Гутов:

     Проблема в том, что я не люблю оценивать явления вообще никакие, в которых я принимал участие, да еще в контексте чего-то. Хвалить, ругать… Я могу сказать только, что все отзывы, которые я слышал, говорили о том, что среди того, что вызывало интерес, эта выставка лидировала. Было абсолютно точно рассчитано, что людям, которые сюда едут, (да и тем, кто тут живет), интересно, что здесь происходит. Особенно тем, кто имеет возможность ездить по всему миру и видеть, что происходит в других точках. Была потребность нашу современную ситуацию проявить максимально рельефно, и это было сделано.  

     - Как, на ваш взгляд, выглядит выставка в мировом контексте?

     Монастырский:  

     Дело в том, что я плохо знаю сейчас международные выставки. Ни предстоящей «Документы», ни Венецианской Биеннале я не видел, поэтому еще не могу о них говорить. 

      Были работы на хорошем международном уровне, отдельные работы. Немного. Не больше шести. Но это – обычная ситуация для большой выставки.

      Тематика ВЕРЮ – очень актуальна. Высказывания на эту тему производятся во многих странах, и еще будут производиться. Эту выставку можно рассматривать и как региональную, и как международную. Сейчас идет сложный дискурс современного искусства, которое находится в очень подозрительном состоянии, и через нее это проходит.

      Осмоловский:

      Я не очень уверен, что есть смысл сравнивать это с мировым контекстом. Как я уже сказал, это российский блокбастер.

     Но художественные мировые тенденции связаны с несколько другими вещами. Тематика мировых выставок редко бывает связана с идеологией. А понятие ВЕРЮ – понятие идеологическое.

     Гутов:

     В мировом контексте выставка «Верю» выглядит довольно дико, что является ее сильной стороной.  

     - Основные достоинства и недостатки выставки, кроме уже названных?

     Монастырский:  

     Основное достоинство – пространство. Я бы вряд ли стал участвовать в выставке, если бы было выбрано какое-то другое пространство.

     О недостатках сложно говорить. Отбор работ не играет роли. Это нормально. Плохих работ всегда много. Меня ничего не резануло. Никакого раздражения я не испытал.

     Осмоловский:

     Если говорить о недостатках, то основной ее недостаток – это тусовочность. В выставке принимает участие довольно большое количество художников, которых там могло бы и не быть. Они принимают там участие только поскольку являются операторами тусовки. Потому что внутри своих микросубкультур провели какую-то рекламу выставки: в результате, большее количество людей пришло посмотреть.

     Олег говорил, что он будет делать жесткий отбор. Я этого не увидел. Другое дело, что я не находился в процессе, поэтому, возможно, из всего того, что было, в отбор вошли только те люди, которые имеют хоть какое-то отношение к художественной деятельности. Но я сделал бы отбор в три раза жестче. Вместо пятидесяти девяти художников, я думаю, эту выставку могли бы освоить и двадцать человек.

     Гутов:

     Здесь не идет речь о недостатках и недочетах. Я считаю, что игра с коллективной невменяемостью, − это вещь, с точки зрения публичного успеха, эффективная. Естественно, что тот, кто хочет участвовать и присутствовать в масс-медийном пространстве, должен работать с общественными психозами, фобиями, общественным маразмом и так далее. И это единственный способ, по большому счету, в этом участвовать. Тем, у кого настроение есть.

     У меня, например, нет большого настроения. Поэтому вся эта мистика, которая была там наворочена, вся эта готическая темнота, с лучами света и каким-то дымом…  Да, это работает.

     Я считаю, что для искусства в целом, для его более серьезных задач, это явление…. Я не могу сказать «вредно», потому что я не считаю, что это вредно для искусства. Искусство − это вещь, которая может за себя постоять. Но то, что большой пользы в такой трате сил нет, я совершенно уверен. То, что надо было покончить со стратегиями идиотии, которые процветали, во всяком случае, со второй половины или с конца 90х как самые главные, и мне никогда не нравились, - это верно. Надо было с ними покончить. Другое дело, какой способ был для этого выбран. Вот собственно, если так вчерне это оценивать.  Следующее: я не считал правильным размывать границы искусства. Часть объектов на выставке − это игры с общественными настроениями. Там присутствовал ряд работ, которые я не хочу называть, которые не могут пройти ни по статье «искусство» вообще, ни, в частности, «современное искусство». Зачем надо делать такое размыкание и размывание границ? Зачем-то было надо? Это какие-то внутренние организационные проблемы. Для искусства в этом нет пользы. Глупо советовать, исправлять, но я бы сказал, что тактические задачи в данном случае побеждают стратегические. И это не есть правильно.

     Я понимаю, что необходим, наверное, публичный успех, но к работе надо подходить аккуратнее, ответственнее. Без суеты, без дерганий.

     Что до работ… Каждый десятый проект, я считаю, был нормальный. То есть я считаю, что на 60 проектов, или сколько их там было, можно найти 6 достойных работ. Я считаю это высокий процент для современного искусства, пребывающего в значительной степени все-таки в «невменялке». Учитывая эффектность пространства…

     У Пригова есть стихотворение, о важности пространства. Он вводит коэффициент пространства окружения. Например, вышел из музея Гуггенхайма в Нью-Йорке, получил необыкновенные впечатления, съел за 2 доллара «Биг Мак», но так как окружение было такое потрясающее, впечатление такое сильное, вот коэффициент три. Соответственно получил на 6 долларов, 4 доллара чистой выгоды. А вышел из другого места, ногами в грязи, отравился этой едой, потратил 20 рублей, вот коэффициент 0,7. И он везде вводит эти коэффициенты, в зависимости от ситуации. В данном случае коэффициент самих этих сводов был настолько сильный, что там и всякое барахло работало вполне, особенно для людей, которые не имеют опыта выставления в подобных пространствах. Даже не то что выставления, а смотрения искусства в подобных пространствах, это, конечно, очень важная штука. Своды как-то все сглаживали, но в менее благоприятных условиях были бы, конечно, вопиющие дырки.  
 

     - Имел ли важность для сообщества процесс организации выставки, проведение сборов?

     Осмоловский:

     Насколько эффективны были сборы?

     Дело в том, что я точно не знаю, что было их целью и задачей. Мне кажется, та задача, которая была у Олега – хотя он не верифицировал свой интерес – скажем так, предложить людям новый идеологический тренд. Мне представляется это абсолютно бессмысленным и немножко наивным. Потому что он лезет в область, где его никто не ждет. И если он в эту область пойдет и дальше, то там встретит большое количество  людей, среди которых не будет выглядеть каким-то особенным.

     Я считаю, что основной интерес художников должен проявляться в эстетической сфере. Вне всякого сомнения, эстетика связана с политикой, социальностью, экономикой. Но все-таки основная точка приложения усилий, мне кажется, должна быть заточена на эстетике. И эта позиция будет при этом отличаться и своей политичностью, потому что в современном российском обществе, как мне представляется, одна из самых серьезных культурных и политических проблем – это крайне примитивная и слабая разработка эстетических сфер. Сам факт занятия эстетикой в современных условиях является политическим высказыванием. Мне кажется, что если бы больше было в наших общениях разговоров об эстетике: о критериях, о выяснениях того, что – удачное произведение искусства, а что нет, был бы лучше результат.

      Но в целом я оцениваю все с позитивной точки зрения. Если б я оценивал негативно, я бы сказал об этом.

      Гутов:

      Да, я должен сказать, что идея художественного сообщества, которое встречается и как-то обсуждает свои проблемы, это очень важная вещь, так как процесс победы денег над смыслом и разумом, уже давно приобрел гигантский масштаб и стремительность. Да, важно, что художники встречаются, говорят. Мне такого общения в принципе не хватает. Все настолько стали профессионально заняты, что нет того, как в старое доброе время мы встречались, обсуждали каждую дрянь. Я считаю, это было эффективно. Во-первых, эффективное времяпрепровождение, во-вторых, приятное. С удовольствием все это вспоминаю.

     Сейчас всем не до этого, это ясно. И здесь такая возможность была предоставлена. Другое дело, сплочение на какой теоретической основе. Это уже другой вопрос. Если нас хотят сплотить идеологически, то есть на почве ложного сознания, если так по-простому. А эта выставка − это был апофеоз именно победы идеологии, то есть по определению ложного сознания, не буду говорить над чем. То это уже другой вопрос. Одно дело создать условия для общения, нормального человеческого спора с друзьями… все ребята здесь друзья, это сообщество, сложившееся по большому счету в конце 80-х, не считая 2-3 человек, которые здесь новые, и то - относительно новые.

     А так, это сообщество сложившееся очень давно, и у всех свои эстетические предпочтения. Искать здесь идеологический фундамент − это безумие. Но есть ребята, которым и это нужно. На здоровье. Естественно у них ничего не выйдет. У этих пассионарных личностей. Обычно вокруг пассионариев собираются идиоты, идиоты, которым нужна энергетическая подпитка. Они такой соберут такой круг легко. В этом сообществе настолько были все яркими индивидуальностями, что они не смогут договориться никогда, да и не нужно это. Все уже нашли друг друга по некому эстетическому принципу, который является самым фундаментальным.  
 

      - Есть ли потребность в следующем мегапроекте? И какой может быть его тематика?

     Монастырский:  

     Обязательно. Скучно без таких проектов. Главное, придумать место.

     Было бы интересно, если бы следующий большой проект был на ВДНХ. Там много павильонов разных, можно придумать что-то...

     Осмоловский:

     Я считаю, что Олегу не следует двигать в сторону каких-то метафизических камланий. Ему надо двигаться в сторону масс-медийного, остросоциального позиционирования. Не в смысле «политического», а в том смысле, что нужно поднимать фундаментальные эстетические проблемы.

     Гениальную идею предложил Гутов. Открыть проект под названием «Путин» через 3-6 месяцев после его ухода. И выставка будет про путь, а не про Путина. Но называться будет «Путин».

     Чем мне нравится проект «Верю»: там есть острая проблематика. Она поставлена. Другой вопрос – как она решена.

     Я в данном случае не могу ничего навязывать. Но российские проблемы, которые существуют в художественной и культурной общности связаны с тем, что у нас совершенно не модернизированная культура. Она фактически не изменилась с советского времени. Я имею в виду не круг художников, а крайне устаревшие советские интеллигентские комплексы, которые проявляются постоянно: достаточно посмотреть телевизор или послушать какие-то общественные разговоры по поводу искусства.  Это надо менять.

     Оно, конечно, все само изменится, но мы должны принять в этом активное участие. Потому что единственные люди, которые могут дать человеку какие-то ориентиры в нашей жизни – это художники. Это единственные люди, которые занимаются созданием уникальных произведений искусства. Уникальность объекта очень сильно отличает этот вид искусства от музыки, литературы и прочего тем, что все другие виды искусства связаны, а первую очередь с тиражом. Чем больше дисков ты продал – тем, в каком-то смысле, ты более успешный музыкант. Картина, которую создает художник, является квинтэссенцией частной собственности. Тот, кто купил эту картину и повесил ее у себя дома, является обладателем этой картины. Тем самым он символизирует частную собственность в своих самых фундаментальных аспектах. Плюс к этому, он настаивает на оригинальности своего выбора. Он завязывает связи – он требует, чтобы эта работа интерпретировалась и так далее.

     Уникальности, в данном случае, - не термин метафизический, это термин социологический. 

     Ситуация в современном российском искусстве у нас очень плачевная - я об этом уже говорил. Плачевность ее связана с большим количеством аспектов. Основная проблема – в том, что у нас нет учебных заведений. И здесь дело не в том, что у нас нет молодых художников. У нас нет структуры высказывания и структуры оценки. У нас в принципе нет понимания, какое произведение искусства и почему удачное. У нас единственный критерий успешности – газетные статьи. Если произведение попало в медийную среду – оно удачное. Но это не художественный критерий. Это критерий внешний. В международном контексте этот критерий не является определяющим. Этот аспект у нас – самое слабое место. У нас была система эстетических ценностей – при концептуализме. Но сейчас она уже не работает.

     Естественно, что критерии это заменяются тусовкой. Условно, дружбой. Мне как критику нравятся твои работы, тебе нравятся мои рефлексии по этому поводу. Но дружба вносит элемент коррупции. Мы дружим, вместе пьем водку. И ты не можешь сказать мне, что я сделал некачественную работу, потому что я обидчивый, еще что-то. Как только возникает коррупция, уровень работы сильно понижается.

     Будущий проект, несомненно, нужен. Но он получится лучше состоявшегося при одном условии: максимальное количество участников не должно превышать 30. Потому что у нас просто нет большего количества художников.  

     Гутов: