публикации
 |
[ПУБЛИКАЦИИ В СМИ ПОСВЯЩЕННЫЕ ПРОЕКТУ "ВЕРЮ"]
Однажды я набрел в на
крайне интересный текст, по прочтении которого мне стало понятно, что
то, что сейчас происходит в актуальном искусстве, ничем принципиально
не отличается от взаимоотношений между СПС и Яблоком или - конкретней -
Чубайсом и Явлинским. Постараюсь когда-нибудь написать про это
подробней, но сразу предупрежу, что я всегда за Чубайса был, а из
актуальных художников после выставки Stars мне интересней всего Кулик.
Этот текст, уже самим фактом свое появления, говорит о полном успехе
нового проекта Кулика.
ps. Кстати, баталия у
меня тут была недавно. Писал некий текст, описывающей с
институциональной точки зрения некие (вполне намаячившие) процессы. Я
хотел их обозначить меткой "сталинизм", но коллега настаивал на
"фашизме", босс же зарубил оба названия, и мы быстренько подменили
нейтральным "шовинизмом", хотя я считаю, что правильно говорить ровно о
сталинизме. (это ни в коем разе не оценка текста или описанных в нем
процессов)
Даже если вам актуальное
исксство совсем не интересно как таковое, то прочесть все равно стоит
этот текст не хуже, чем тенденции в современном искусстве, описывает и
процессы в политике или экономике
Московский художник и
писатель Валерий Айзенберг, создатель группы Escape, любезно разрешил
мне опубликовать свой новый рассказ-очерк "Гобитест" , рассказывающий о
собрании, которое, кажется знаменует поворот московского современного
искусства в сторону национал-большевизма, в просторечьи именуемого
сталинизмом.
По просьбе Валерия
Харитоновича меняю название записи с "Нового сталинизма в московском
современном искусстве" на более нейтральное - "Главная новость в
московском современном искусстве" , а предыдущий вариант текста на
отредактированный автором.
Григорий
Рыбалин. http://scotoni.livejournal.com/
Гобитест. (рассказ-очерк)
Антон Литвин подобрал меня на Серпуховской и на его "Форде" мы
благополучно прибыли на место.
Я первый раз на Винзаводе. Огромный двор в окружении низких кирпичных
зданий. Белые бумажные квадраты-стрелки указывают путь. Я не удержался
и на одном, прямо перед входом в Подвал, дописал "не". Получилось -
"неВЕРЮ".
Во дворе маячили три-четыре фигуры.
С Императором Вавой мы поздоровались по-американски, плечиками и
кулачками. У Шумова крепкое рукопожатие и здоровый цвет лица.
На входе в Подвал, кроме Гобитеста стояли Цветков, Евзович, Палажченко,
Ильюхин, Аристарх и другие.
Начался дождь. Гобитест радостно сказал, что это знак - обсуждение в
5:00, а дождь начался в 5:05. Для опоздавших. И это чудо.
Дальше чудеса посыпались горохом.
Я сказал Евзовичу, что был в Израиле, отбомбился, патроны закончились,
и я вернулся живым. Он спросил, на какой стороне я сражался (как будто
не ясно), и сказал, что у них (АЭС) была выставка в
Лейпциге и там много брошенных фабрик, куда устремились галереи, даже
из Нью-Йорка. Я сказал, что это обычная практика обживания художниками
маргинальных пространств. Художники-сталкеры. Сначала они, потом
галереи, потом, рестораны, потом кондоминимумы. Такое произошло с Сохо
в Нью-Йорке. Он сказал, думали, что такое произойдёт в Вильямсбурге,
но+ Я сказал, что у Вильямсбурга неудобное расположение, он за
пределами Манхеттена, мост+ и дикая популяция. Испаники.
Показалась обтянутая в кожу фигура Арзамасовой. Потом по одному -
Осмоловский и Алейников.
У Осмоловского я спросил, тот же ли "Мерседес" у Светы Басковой, он
ответил, что нет, теперь у неё "Тойота".
По гулким железным ступеням все спустились в Подвал. Толстенные стены,
высоченные арки и глубокие ниши.
Свечи на полу указывали путь.
Народ всё прибывал и прибывал.
В углу кучей сваленные новенькие пледы (под шкуры ягуаров) в прозрачных
упаковках.
- Накидывайте пледы, чтобы не заболеть! Накидывайте пледы, чтобы не
заболеть! - громко прокричал несколько раз Гобитест.
- Астматикам вход воспрещён! - слабо крикнул я.
Большой низкий стол, трёхлитровые пакеты вина, яства. Вокруг стола
пуфики. Дальше ещё ряд сидений, похожих на насесты. Большинство
художников и критиков обернулись пледами и застыли коконами.
Примчавшийся Виленский прыгал вокруг стола и наливал себе вино.
Спрашивал, есть ли водка.
Трибуна была не по росту, высоковата, и для докладчиков был поставлен
ящик.
В неверном свете свечей Гобитест поднялся на трибуну. Во влажном
сумраке лампочка (spot light) искажала черты его лица. Докладчикам
мужского пола это не будет мешать. Но женским лицам под её жёстким
лучиком придётся туго.
- У нас три докладчика. Так как докладчик номер один ещё не пришёл, то+
- +я буду первым, - вызвался Осмоловский.
- Хорошо, Осмоловский будет первым. Я хочу сказать, что пора кончать
заниматься шутками и издевательствами, нужно браться за вечные темы+
У меня пронеслось: жизнь и смерть, любовь и ненависть, добро и зло,
патриотизм и космополитизм, национализм и интернационализм. И ещё я
подумал: надеюсь, что это очередная провокация.
+Хватит поддаваться глобализации+ Нужно искать свой путь. Прямой Путь.
Я вспомнил российское телевидение с его круглыми столами, где главная
тема обсуждений, наболевшая тема-вопрос: "Кто мы?" И вздрогнул.
+ Имейте в виду, всё записывается, - предупредил Гобитест.
Гобитест закончил и попытался выйти из-за трибуны. Послышался треск,
ящик сломался, трибуна опасно накренилась. "Я же говорил ассистенту,
что нужно поставить два ящика! Первый Ассистент поставь второй ящик!" -
закричал Гобитест.
Осмоловский - первопроходец, открыватель новых горизонтов, которые
располагаются прямо здесь и лежат на поверхности. У него верная рука и
чистый глаз. Для него всё внове. Он, как бы очищает всё вокруг себя от
наслоений времени. Очень действенный способ самообразования. Но из
всего, что, так или иначе, валяется вокруг он умеет выбрать нечто одно
и увлечь им тусовку на пару лет. Быть первопроходцем это его главная
интенция к деланию. Интересно, что будет, когда он откроет для себя
Ригведу, Книгу Мёртвых и Библию?
Осмоловский говорил долго.
"Я поехал в Каргополь. И что я там увидел?! Я такого нигде не видел, ни
в Венеции, ни в Париже+ Посылка Миру из России - это только иконы до
18-го века и русский авангард с 1913 до 1920-го. Они, авангардисты,
говорили: истоки в иконе. Больше ничего не было. И нам надо идти туда.
(на это Дёготь заметила вслух, что только одна Гончарова, и то не
всегда, аппелировала к древнерусскому искусству. Я подумал, что ещё
Лентулов и Кандинский). Большие расстояния. Пока докричишься+ Нужно
было повторять, передавать из уст в уста, чтобы услышали на другом
конце Империи. Гонцы мчались на дрожках без рессор, тряслись. Больше
десяти лет не работали - позвоночник не выдерживал. Россия - самая
длинная страна в мире. Тем более при отсутствии телефона и Интернета. И
нам нужно повторять. Канон. На какую древнерусскую икону не посмотришь,
какую картину с 1913 до 1920-го года не возьмёшь, да и православные
храмы - везде Канон, везде Георгий Победоносец+
- А теперь задавайте вопросы к докладчику, - сказал Гобитест.
Неизвестный мне специалист начал задавать вопрос: Канон - не
повторения. Это постоянство в смысле повторения знака, сохранения духа+
На протяжении веков менялась форма, но духовность оставалась.
"Да, - подхватил Осмоловский, - вот, чем отличается Канон ранних икон
от Канона поздних?"
Я не удержался и громко не то прошептал, не то подсказал кому-то: "Два
пальца". Недалеко сидел Пименов, он услышал, радостно заулыбался и
громко начал говорить: "Как два пальца+". Тактично не договорив, он
долго смеялся. Я показал ему два пальца в виде буквы "V".
Неизвестный специалист устремился в глубину и высказал развёрнутый
вопрос по поводу Догмы и Канона, по поводу анонимного и авторского в
каноническом. Осмоловский не сразу отреагировал, и Катя Дёготь умело
артикулировала вопрос: "Раньше делали одно и то же, но это были
анонимы. Как быть с противоречием между простым повторением и
личностным характером творчества?" Ничтоже сумняшеся, Осмоловский
отвечал, что это не имеет никакого значения, что это всё равно.
Второй Ассистент аккуратно наставлял диктофон на выступающих.
Гоби-тест следил за порядком. Покрикивал. Когда Виленский в десятый раз
подпрыгнул к столу, Гобитест на него накричал: "Мы пришли сюда не пить,
а обсуждать!" Литвин, который сидел рядом и для которого свобода
высказывания - главное, удивлённо спросил меня: "Почему он так себя
ведёт?" Я ответил: "У него сейчас другой имидж - монгольский прикид,
борода лопатой, прямой взгляд".
Вопросы из зала следовали один за другим. Докладчик отвечал односложно.
Не повезло Императору Ваве, он несколько раз становился в очередь на
вопрос, но его перебивали. В дискуссию, кроме неизвестного специалиста,
втянулись Ира Кулик, Аристарх, Коля Алейников, Катя Дёготь, и ещё
кое-кто из тех, кто обладают хорошо поставленным голосом.
Я иногда бросал реплики, но их мало кто слышал.
Я больше следовал Виленскому и тоже постепенно напивался. Сначала
вином, а потом появившейся от Первого Ассистента водкой (две больших
бутылки "Немиров", белая и цветная). Когда я в очередной раз себе
налил, то в рюмку вывалился красный перчик. Сырой подвальный синдром.
Зимний Сад.
Пименов, кажется, уже пришёл в Подвал сам не свой. Через каждые пять
минут он вскакивал и задавал вопрос без очереди. Вопросы были безобидны.
Вообще-то, я его боюсь. Но в этот раз Пименов не совершил ничего
предосудительного, он просто задавал вопросы. Последний был, типа,
напротив сидит такая привлекательная Ирина Кулик, и почему бы ей не
предстать в обнажённом виде на глаза взыскательной публики в пику
пронизывающему холоду. Пименов - художник, и я видел, что он просто
читает то, что ему привиделось в сознании. Кулик вскочила, зарделась и
заорала, что она уходит. Лихорадочно покидала вещи и умчалась. Потянуло
ветром. Соль на раны.
На невинное заявление Пименова Катя Дёготь звонким голосом - под
сводами все голоса менялись - сказала: "А теперь кто-то должен ему
набить морду!" Гоби-тест процедил: "Это я его пригласил". Он пошёл к
выходу и суровым голосом пригласил туда бедного Пименова. И Пименов
пропал.
Над головами пледов-коконов, поднимался пар и витали духи предков. От
свечи на столе загорелся пустой пакет из-под вина. Палажченко его умело
потушил.
Гобитест представил учёную Сашу Шатских.
Высказывание Саши Шатских в свободном изложении.
"Я слушала, и вот тут собрались успешные художники, которые могут
успешно продолжать, но они ставят такие серьёзные вопросы, а в головах
неразбериха. Малевич нарисовал "Чёрный квадрат". Это икона, потому что
анонимна и глубоко личностна одновременно. Каждый может нарисовать
"Чёрный квадрат", но все знают, что это Малевич. Он был одним из
величайших мистиков нашего времени. Всего есть пять "Чёрных квадратов".
А сейчас в постмодернизме всё позволено, и я представляю, как
подействовала рубка икон в Манеже на верующих (я то сама неверующая) в
то время, как я сама видела кровоточащие ксероксы икон в православных
храмах. "Вот какая сила Веры! И это ксероксы!" То, что вы хотите - это
настоящее коллективное творчество. И я вижу, что здесь идёт процесс. Я
не знаю, какая будет выставка и будет ли, но то, что сейчас происходит
- это главное. Главное - процесс!"
Второй Ассистент аккуратно наставлял диктофон на выступающих.
Видео проектор работал без остановки. На стене за трибуной, сменяя друг
друга, появлялись Богоматери с младенцами, праздничные иконы, иконы с
клеймами, колокольни, северное сияние и деревянное зодчество,
бревенчатые срубы и заборы, зелёные поля и широкие реки, эскизы
Александра Иванова к его Картине и сама, плохо скомпонованная Картина,
а также старцы, монахи и юродивые Павла Корина.
Кто-то спросил: "Почему нужно брать за основу древнерусское, то есть
византийское, искусство, надо идти дальше, ведь отправной точкой могут
быть исконно славянские языческие культы Яриллы и Мокши". Хотя
предложение было очень ценным, но развития оно не получило.
Ира Корина, она сидела где-то рядом, - у неё прекрасные воловьи глаза -
куда-то исчезла.
На трибуну вышел уже прилично разогретый Виленский в низко надвинутом
капюшоне.
Все леваки, включая переметнувшегося на время в стан правых,
Осмоловского, в пледы не кутались. В пледы кутались женщины и правые.
Второй Ассистент аккуратно наставил диктофон на выступающего.
Виленский говорил о свободе самовыражения. "Я считаю, что Пименов -
художник и поэтому его действия можно обосновать с художественной точки
зрения. А в "Верю" я не верю. Я верю только в коммунизм+
Палажченко поддержал: "Я тоже верю в коммунизм".
- А что такое коммунизм? (Вопрос из зала.)
Виленский быстро нашёлся: "Вокруг себя я уже создал коммунизм".
В это время сзади, со стены на него надвинулась наездом Голова с иконы
"Спас в силах". Публика довольно заурчала: "Посмотри назад, Виленский,
назад" Виленский недовольно скосил глаза, опять надвинул сбившийся
капюшон и продолжил дальше шагать сомкнутыми рядами.
Опять с места выступила учёная Саша Шатских. Сейчас она говорила о
Павле Корине. Что это художник сложной судьбы, что герои его картин -
это священники, монахи, старцы+ Что у него в мастерской стоял холст
длиной десять метров, а он так к нему и не прикоснулся. Что сейчас на
стене мы видим хорошо проработанные этюды к самой большой в истории
ненаписанной картине "Русь уходящая". Корин - несостоявшийся художник.
Но он искал Путь.
Гобитест удручённо спросил: "Так кто же нам поможет?"
Я сказал: "Георгий Победоносец" и посмотрел на Осмоловского. Сидевшие
рядом захихикали.
Докладчик под номером один, который пошёл вторым номером - это
Лепницкий, знаток икон.
Лепницкий рассказывал о том, как он ездил по деревням и собирал иконы,
о том, что священники боятся держать в храмах старые иконы и продают
их, а на пустое место вешают копии. Потом в милиции появляются
заявления о пропаже и иконы оказываются в розыске. О том, что все
знаменитые иконы и, конечно, "Троица" Рублёва новодел на восемьдесят
процентов, но к счастью, там сохранились первоначальные лики, а то
бывает, что только кусочек фона+ Начал же он с того, что древнерусская
живопись - это, собственно говоря, византийская. Но самое удивительное
в его выступлении было то, что оказывается, он умеет определять
ценность иконы чисто интуитивно, даже если в ней, практически ничего не
осталось. Затем он говорил о случаях отхода от канона. На вопрос, в
каких случаях, он ответил, что только Андрей Рублёв, Дионисий и Феофан
Грек имели всего в достатке, а в деревнях и на окраинах не хватало
материалов, кистей, красок, особенно голубой, не было золота и его
заменяли+ Кто-то крикнул: "Киноварью!" "Нет, - сказал Лепницкий. -
Серебром".
Всех заинтересовала древняя культура, посыпались вопросы и предложения.
Гобитест предлагал возродиться и начать использовать золотые фона.
Говорили о том, что на Руси все писали иконы, что тогда было повальное
образование и занятость, потому что в каждой избе должен был быть
красный угол с образами.
Я забеспокоился, я перестал понимать, куда попал. На встречу самых
современных художников России или на курсы по ликбезу. Причём
ликвидирует безграмотность человек, перепродающий народное достояние
(так мне показалось).
Катя Дёготь сказала о том, что ей нравятся такие встречи, она любит
говорящих людей.
Гобитест задал тревоживший его вопрос о критиках. Катя Дёготь ответила,
что в настоящее время отсутствуют и критика, и критики.
"Где критики, кто делает сравнительную оценку левой половины картины
Гутова с правой, или выясняет истоки творчества Дубосарского и
Виноградова?! (смех в зале). Критик нужен только для того, чтобы
написать лояльную вступительную статью. Кошут или Кабаков могут и сами
замечательно объяснить своё творчество, но они приглашают Гройса,
допустим. Это лучше, это политкорректно. А кураторы сегодня притча во
языцех, для них художники - это колода карт. Я только приехала, была на
конференции по искусству Латинской Америки и Африки. В Африке пишут
реалистические картины на свой лад и продают по всему миру."
Гобитест сокрушённо спросил: "А что же делать нам?"
"Сейчас от художников ничего не зависит, хотят они этого или нет, но
уже ясно, что выставка "Верю" состоялась." - резюмировала Ката Дёготь.
На стене-экране А. Иванова сменил П. Корин.
Я с ужасом смотрел на увеличенных в несколько раз бородатых
арийцев-славян. Убить уродливой презентацией, то есть, обидеть, можно
любого художника, даже хорошего. Невообразимых размеров хламиды,
огромные клобуки, костлявые плечи, грудные клетки, узловатые руки,
вздутые вены, упрямые лбы, седые и соломенные космы, кустистые брови,
ноздри, как у жеребцов, сверлящие взгляды голубых глаз.
Я вздрогнул и понял, откуда у Глазунова руки растут, и откуда такая
устремлённость его Александров Невских, размноженных по всей столице.
Мне вспомнилось яростное лицо академика на экране телевизора и его
заключительный вопль: "А когда я умру, то встану из гроба, возьму в
руки автомат, и буду стрелять по всем врагам России!!!"
В это время Гобитест пригласил докладчика номер три - Шумова и добавил:
"Только коротко". Трудно пересказать, о чём говорил Шумов. Точнее,
трудно передать. Но он тоже не забыл о магии "Чёрного квадрата" и
самопожертвовании. Я вспомнил, что лет пятнадцать назад подарил Шумову
свою картину "Зелёный квадрат".
Аудитория зашумела, вопросов Шумову было много. Но самый замечательный,
последний, был задан Катей Дёготь: "А какая тема выступления?" Шумов
недовольно пробурчал: "Вот так вы слушали+". Он забыл.. И полез по
листочкам-ступенькам тезисов обратно. В начало. Кажется, "Интуиция и
вера".
Гутов, также склонный резюмировать, давно медленно придвигался к
трибуне и, наконец, достиг её. Его речь была самая правильная. Вопросов
не было.
Гобитест вызвал на трибуну Дубосарского.
Дубосарский говорил о том, что искусство делается в тишине и
одиночестве. Нужно остановиться, подождать. Подумать и не спешить.
Я услышал, как прилетел ангел.
От выпитого коктейля "вино-водка" меня мутило. Половина присутствующих
исчезли.
Литвин предложил уйти. Впереди по железной почти винтовой лестнице
поднимался Осмоловский. Мы выбрались на поверхность и присоединились к
нему. Он уже расстегнул ширинку. На улице была ночь и сильный ливень.
Так мы вчетвером, включай небо, мочили изо всех сил. Я сказал, что
восхищён его поразительно невнятным, но провокационным докладом на тему
истоков, и что я двадцать пять лет назад писал в Каргополе этюды, и что
меня так сильно будоражили тамошние пейзажи, что их цвета вызывали у
меня на языке поразительные вкусовые ощущения. Осмоловский продолжал
мочиться и улыбаться.
Гремел гром и сверкали молнии.
Мы ехали с Литвиным в его "Форде", дворники лихорадочно смывали струи
воды с ветрового стекла.
Мысли путались: "Так вот. Что же должно быть - повторяемый процесс,
постоянство в сознании или его изменчивость? Держать нос по ветру,
крепко стоять на ногах, или хранить кукиш в кармане? С такой же
серьёзностью, как Гобитест лаял, а Осмоловский счищал птичьи следы с
плеча бронзового Маяковского, мы будем искать Третий Путь. Нет более
ясных художников, чем Бренер, Мавромати и Тер-Оганян. Всё говно, кроме
пчёл."
И я сказал Литвину, что собирался выступить и рассказал ему
приготовленную (но не высказанную) в Подвале речь о "Большом проекте".
"Следуя Виленскому, я тоже не верю! Здесь нет сомневающихся, тех, кто
верит и не верит. Значит, здесь верят все, потому что тот, второй, кто
не верит, тоже верит, но в нечто противоположное первому верующему. А
здесь нам предлагают поверить во что-то одно! Конструируются модели
этой Веры! Источники и направления! Я в это не верю, если только всё
это не художественная провокация. У меня есть другое предложение. А
может быть и расшифровка темы. Расскажу такую историю. Как-то в Венеции
год назад мы встретились с Гобитестом в Израильском павильоне.
Гобитеста остановили на входе - он был в одиозной тюбитейке-кипе - но,
обыскав, пропустили. Там давали хорошие коктейли. Мы взяли два бокала,
Гобитест, шутя, предложил косяк. Рядом оказалась Мила Бредихина и
запретила. И вот тогда я сказал о "Большом проекте". Нужно прекратить
русским художникам делать отдельные проекты. Нерационально. Один
занимается модернизацией соц-реализма, другой политикой, третий
абстракцией, четвёртый комиксами+ Лебедь, рак и щука. Необходимо всем
миром делать один мета проект! Один на всех! Гобитест тут же горячо
согласился и сказал, что тоже думал на эту тему и собирается устроить
большую выставку и нужно объединить усилия. И вот сейчас я предлагаю не
только тем художникам, которые будут задействованы в проекте "Верю", но
и всем художникам России выступить единым фронтом, опираясь на главные
достижения русских, как титульной нации, на древнерусскую икону и
авангард начала прошлого века, собраться с духом и создать одно большое
произведение. Можно даже HUGE WORK IN PROCESS. Для перспективы. И не на
пятнадцать лет, как предлагает инициатор проекта, Гобитест, а навсегда,
чтобы могли подключиться будущие поколения. И название Большого Проекта
должно быть - "ВЕРУЮ!"
Литвин выслушал меня и сказал: "Хорошо, что ты не взял слово".
Дворники метались по лобовому стеклу, как сумасшедшие. Машина,
казалось, двигалась по мелкой бурной реке под потоками дождя. "Снизу
вода и сверху вода", - как сказал один народный философ. Правда, у него
была не вода а земля.
На следующий день у Гельмана на групповой выставке "Как Гоша Острецов
провёл лето" я встретил Гутова и стал ему говорить, о том, как в
Подвале на меня накатилась депрессия от огромных полотен хорошего
художника Павла Корина, но в том контексте, оказавшегося
"братом-близнецом" скульптора-монументалиста Арно Брекера, о том, что
если из искусства уйдёт ирония, провокация и рефлексия+, то+, то
останется национализм, ксенофобия и анемия.
Гутов ответил: "Останется именно оно, готовься". И отошёл в сторону с
высоко поднятой головой.
История полна параллелями и повторениями. Причём, чем Мир становится
старше, тем параллели ближе, а повторения чаще. Чем дальше в лес, тем
больше дров.
Я ужаснулся - это поиск третьего пути несмышлёными баловнями, не
владеющими материалом, но обладающими современным инструментарием, и
вспомнил о Детском Крестовом Походе.
Кажется, в 12-ом веке дети со всей просвещённой Европы решили идти в
Иерусалим спасать Гроб Господний, и собрались в окрестностях Марселя. И
ожидали они на обрыве зафрахтованные корабли. Но корабли не пришли, их
обманули. Наверно, евреи кинули. Все дети умерли от голода, холода и
болезней.
Ужас-ужас, как сказал бы мой друг Литвин.
Также печальна судьба династий в искусстве. Основоположник что-то
открывает, а его дети и внуки через своё творчество занимаются только
его канонизацией. В русском искусстве есть несколько исключений. Иван
Чуйков и, может быть, Андрей Васнецов.
Повторения в человеческой деятельности - это путь зомби.
И ещё, я удивился, почему в наборе иллюстративного материала не было
"Трёх богатырей".
Валерий Айзенберг, сентябрь, 2006
|
|
