публикации

Дело о выставке на винзаводе

Наши художники не привыкли к большим пространствам - галереи у нас не сильно вместительные, бюджеты не слишком обширные, сил и трудоспособности тоже ещё поискать. Кулик сделал западную по размаху выставку - в смысле масштабов пространства, которые потребовали крупных, монументальных форм. Таких пространств много в западных центрах современного искусства, но совсем нет у нас. Так же важно, что "Верю" открывает городу и миру территорию винзавода - она сама по себе произведение искусства: мощные обшарпанные своды, толщина стен, плитка. Можно подумать, что мы промзон не видели - они же сплошь и рядом нас окружают. Но после того как подобное место объявляется точкой сборки художественных коллекций что-то исподволь меняется - искусство оказывается умозрительной рамой, заставляющей воспринимать уродство промежутка в качестве дополнительного источника любования.

Большая экспозиция первой биеннале современного искусства два года назад проходила в бывшем музее Ленина. Она, кстати, и показала, что не все художники выдерживают испытание кубометрами густого, звенящего пустотой воздуха. Стены залов худо-бедно осваивались, но вот сценография помещений, драматургия выставленного посредине прихрамывала, теряла убедительность, бледнея на глазах, превращаясь в необязательное граффити, росчерк на полях. Кроме того, аура экс-музея придавала экспозиции неистребимый привкус стеба и тотальной иронии. Ну как же - бывший музей Ленина: а из нашего окна площадь Красная видна! Обнажением приема оказывался торжественный зал, где демонстрировали фильм про Ленина (если не ошибаюсь М. Ромма?) Контекст съел выставку, задавил ренгеновским излучением, о котором Андрей Вознесенский писал в поэме "Лонжюмо" (входишь в Мавзолей как в кабинет ренгеновский). Лучше всего с этим контекстом разобрались "Синие носы", выставившие картонные боксы с маленькими человечками (в том числе и с катающимся-перекатывающимся Ильичем). Помимо четко пойманного содержания четко сыграла форма коробок - их периодичность, которая задала всей экспозиции свой темпоритм. Когда коробки заканчивались (первый этаж), то истончалась и без того хлипкая драматургия.

Символично, что в подвалах Винзавода инсталляция "Синих носов" потерялась. Мы её попросту не нашли. Поскольку многие экспонаты не имеют этикеток, то приходится возвращаться к началу, где висит карта-схема. Мы дважды сверились с указанием расположения инсталляции и дважды возвращались к гутовской инсталляции с многократно увеличенными пятками мёртового Христа. Где-то рядом, если верить расписанию, должна была быть инсталляция "Синих носов" -там, где возник импровизированный буфет? Но ничего похожего ни на искусство вообще, ни на почерк "Синих носов" в этом углу не обнаруживалось. Кулик, запуская процесс конструирования"Верю" несколько раз собирал в необустроенных подвалах винзавода художников. Для дискуссии. Некоторые стенограммы я читал в Интернете. Народ на полном серьезе обсуждал вопросы Веры и Неверия, возможности и невозможности нового религиозного искусства, пытался разобраться с каноном. Это здорово, даже если подобная предварительная артиллерия была вызвана сугубо пиар-стратегией - я не сторонник публичных обсуждений: чего воду лить? Мыслительный процесс требует приватности и сосредоточенности. Однако же, дискуссии Кулика (с Куликом) помогли художникам выдержать некую единую, единственно возможную серьезность.

Хотя выставка, разумеется, получилась не "про духовность". Не про Веру и неверие. Как знаковая система второго (да уже можно сказать третьего) уровня - она, на самом деле, про силу (или бессилие) современного искусства. Нормальная такая внутрицеховая разборка. Рефлексия о рефлексии. Размышление на тему возможности серьёзного отношения к самому искусству. И если есть в экспозиции момент вопроса о Вере - то он должен звучать как вопрос о вере или неверии в силу современного искусства. В его возможность вообще.

Каким теперь должно быть изобразительное искусство, чтобы оно было интересно людям? Как изобразительное должно (может) конкурировать с другими формами творческого общественного сознания - с кино, с медиа, с шоу-бизнесом? Скажем, становится очевидным, что литература и театр такой конкурентноспособностью не обладают - литературу заменили медиа, театр с его ритуальностью (выход в свет из бытовой беспросветности, повод сделать причёску и надеть новое платье) заменен культпоходом в ресторан, который разыгрывает трапезу по всем правилам драматургического искусства. Не случайно же, что все нынешние заведения начинаются со сценографии.

Искусство выживает, превращаясь в аттракцион, умное и тонкое развлечение. В Деснейленд для интеллектуалов и "продвинутой молодёжи". В Москве катастрофически мало незаезженных мест и незатоптанных жанров проведения досуга. Расширением культурного пространства всё время занимаются журналы типа "Тайм Аута" или "Афиши", но что можно придумать за территорией бассейнов и гольф-клубов, новых музыкальных площадок? А если у тебя есть определенные эстетические запросы? Полно хороших кинотеатров, но сколько можно ходить на ночные сеансы? Или эксплуатировать любимые заведения? А тут - с чистого листа, в зоне отчуждения возникает место с ощутимым привкусом приключения - ну прикольно же добраться на зады Курского вокзала, минуя тоннель и проходную, спуститься вниз, словно в катакомбы, попасть в пространство понимания, поднимающего твою самооценку, столкнуться здесь с масштабностью и остроумием устройства (больше всего мне понравился адский лабиринт группы "Газа", где можно блуждать по узким, задымленным коридорам, сталкиваясь с людьми и манекенами, испытывая лёгкие приступы игрушечной, управляемой клаустрофобии). В подвалах вечный вечер, полумгла, артефакты высвечиваются, но не целиком, нагнетая суггестию и невозможность сделать качественную фотографию.

Ещё Товстоногов говорит, что "вокруг театра тоже должен быть театр". Винзавод позволяет разыграть экспозицию в лучших традициях русского психологического театра. С тотальным погружением в среду. Это же очень важно - неформатное помещение, которое назначается "музеем" и оттого начинает "звучать". Переходы, покрытые правильным деревянным настилом, лазы и неформатные решения, из-за чего вдруг вспоминаешь устройство Храма Гроба Господня в Иерусалиме - с его катакомбами, Армянским отсеком и сдутой Голгофой. Лестницы наверх упираются в тупики с артефактами, а малых залах - малые формы (типа инсталляции А. Монастырского про "Мрак").

"Вера" художников в силу искусства оказывается убедительной в двух случаях. Или если аттракцион оказывается удачным или если есть чёткий отсыл к традиции, к классике. Цитаты, заимствование, обыгрывание. Как у того же Гутова или у Дубосарского с Виноградовым. Традиция выполняет роль эйдического прообраза, лишающего нынешние артефакты какой-то бестелесности, умозрительности, переводит их из состояния симулякров в стан чего-то безусловного. Состоявшегося.

Интересное ощущение связано с использованием видео. В таких пространствах видеоработы не прозвучали (может быть за исключением работы О Чернышевой с маленькими мониторами на которых зафиксированы окна жилых домов - для этой инсталляции подобрали правильный тёмный закуток со ступеньками), потерялись (экраны нужны побольше? Но даже проекция на потолке с промежностью прыгающей тенесистки, достаточно продолжительная, осталась мельканием полуабстрактных пятен. И ещё странное свойство винзавода - инсталляции, отлично выглядевшие на фотографиях и в теленовостях (синий троллейбус, эскаватор Д.А. Пригова) вблизи растрачивают степени своей привлекательности. Неожиданно хорошими оказались деревянные, фактурные хлебы А. Осмоловского, древнерусские фрески, перенесенные в увеличенном формате на большие плоскости Виноградова с Дубоссарским).

Олег Кулик проделал огромную работу - и с точки зрения логистики и с точки зрения цельности восприятия: проходных или случайных работ здесь почти нет. Или они не очень заметны. Незаезженность подвалов намертво сцепляется с содержанием работ. Кулик выдающийся экспозиционер. Сомнительным ли будет комплимент, если сказать, что как куратор, возможно, он более талантлив, чем визионер? Вспоминаю его проекты в первой "Риджине" - с солдатскими руками, с картинами, которые дети возили на подставках с колокольчиками, с картинами, весевшими наподобие одежды в платяном шкафу и, наконец, с постаментами для скульптур, исполненных из тающего льда... А картины, из которых сколотили барак? А выставка Монастырского, на которую притащили землю с поля "Коллективных действий"? Чужие жесты словно бы тысячекратно увеличивают силу Кулика, делая его едва ли не былинным героем. Жалко, что он выступает экспозиционером крайне редко - ведь такой титанический труд(и строительства и нахождения единственно правильной, многоуровневой метафоры) не может быть регулярным; подобные акции единичны, из-за чего щемящее чувство эксклюзивности подхлестывает твою восприимчивость; ходишь, выдыхая горячий пар, глазеешь вокруг - то ли ты на вокзале, то ли на параде монстров, или где-то ещё. Самое приятное - что непонятно где.