Подробнее по участнику

Участники проекта

Алимпиев Виктор: участники о проекте

Андрей Ковалев

Дверь открылась.

Я еще не совсем четко понимал, что предстоит делать.

С собой у меня был диктофон, маленькая деревянная коробочка со свернутыми бумажками с именами художников и слово "ВЕРЮ". Название выставки.

Виктор Алимпиев разливал вино по прозрачным стаканам. Интересно посмотреть на первого российского целовальника, переведшего "Liebenfrau Мilch" как "Молоко любимой женщины". Либо он недалекий буквалист, либо циник. "Молоко Богоматери" - вот что разливал Виктор Алимпиев.

Виктор готовил ужин.

Я не ожидал пространства кухни.

- Горы… В детстве это была такая картинка рая… После поездки в Карачаево-Черкесию они снились мне… В волшебных снах… Они лишены растительности… По лугам можно идти… Бежать бегом… Километр, другой… Выше, выше… А кругом - только горы, поросшие травой, рододендроном… Это радость беготни в пространстве… Почти компьютерная игра-леталка… Счастье передвижения… На горизонт ты смотришь будто из своего жилища… Нет никакого ощущения исследования… Есть ощущение обретения… Здесь совершенно нет ощущения меланхолии, которое наступает после завершения исследования…

В школе, в учебнике я прочитал, что в Антарктиде есть гигантские площади, где нет снега… Огромные ледяные пустыни… Как будто в такой пустыне искушался Иисус… Наверное, там ощущения похожи… Но это сентиментальное чувство не является художественным. Это, скорее, из области психоделики, других низких стилей. - Но что тогда является художественным?

Долгая пауза.

Похоже на ремарку.

- Какие-то черты, указывающие на… бренность…

- Ваши образы… как они возникают?

- Зачаток для образа, как правило, возникает сам. Настолько сам, что без него нельзя сделать никакого произведения. Это может быть какое-то случайно возникшее слово… Как частица бредового образа… Бредового вроде сна, но не в смысле фантасмагорического… У Монастырского есть статья…

Я нашел эту статью. Она называется "Музыка внутри и снаружи". Вот искомый фрагмент:

"И уже только после того, как мы прослушали одну сторону "Музыки для 18 музыкантов" Стива Райха, ко мне привязалось слово "ОСТАТОЧНЫЙ". Я пошел проводить Н. до остановки троллейбуса где-то часов в 12 дня. Мы пересекли трамвайные пути, где я предположительно решил осуществить акцию "Трамваи - остатки башен", выбрал мимоходом дерево, возле которого должен стоять Ромашко. На всем пути я указывал пальцем на дальнего какого-то прохожего и говорил Н., что вон, мол, ОСТАТОЧНЫЙ идет. Что это значит и почему "Остаточный", я понятия не имел, мне было просто смешно, вероятно, это какой-то синдром у меня возник".

- Этот импульс…

- Вербален?

- …Кстати, да. Я не задумывался об этом. Ведь ничего, кроме слов, невозможно помыслить.

- Ничего, кроме слов, невозможно помыслить?

- Из сна невозможно вытащить картинку. А фразу - можно Иногда я вижу во сне инсталляцию какого-нибудь художника и завидую. А потом думаю: о! а это же моя работа! Просыпаюсь - и ничего не помню.

- А как из слова получается работа?

Я запутался. Как человеку, привыкшему иметь дело со словами, стало трудно понять, о чем идет речь.

Видео Алимпиева я внимательно смотрел на Московском кинофестивале год назад, в кинотеатре "Фитиль".

Подборка шла где-то час. Порой возникало странное полусонное ощущение не-присутствия в зале. Дистанция между "мной" и происходившим на экране сравнима была только с дистанцией между сном и бодрствованием... Когда ты еще вроде бы осознаешь реальность, но уже начинаешь, что называется, грезить. Девочки прижимают ладошку ко рту, стучат пальчиками по столу, группа людей бросает на пол какой-то целлофан, летит олень…

Между тем, объекты были предельно конкретны, не намекали ни на что, не мерцали. Они появлялись, и они были… Иногда накладываясь друг на друга… Весы, косички, ногти и скакалки… Как облака.

Из облаков звучали слова: "Пой! - Или говори!"

- Я планировал сделать видео, в котором жесты, использованные в предыдущих работах и выглядевшие там одиноко, бессмысленно, но не абсурдно, будут распространены на огромную толпу. Работа, которая получилась в результате, оказалась гораздо глубже. По той причине, что это все называется "Соловушка".

Это слово и было интуицией, подарком… Мне приснился сон… Как будто я сплю, и мне мешает спать муха… В какой-то момент я ее все-таки ловлю… Хрясь! - и она попалась… Я разжимаю руку - а там не муха… Виктор раскрыл ладонь.

Он указал на ладони место и размеры пойманного во сне существа.

- Я разжимаю руку - а там не муха… А, величиной с большого таракана - соловушка… Причем сразу стало понятно, что это именно соловушка. Не птенец соловья, не маленький соловей. А именно…

Пробуждаясь, из сна я выносил чувство стыда. И это чувство стыда дало понимание того, что я поймал какое-то правильное слово. Такие слова можно дарить.

А потом я вдруг вспомнил о своей любимой работе Магритта… Она очень странной формы. Идет паровоз и дымит. А сверху, на облаках, сидит Бог. Я эту работу знал, но тут только прочитал, что она называется "Соловей". В этом есть какой-то странный смех.

- Блаженный смех?

- Да. Такой же смех есть в инсталляции Кабакова… Не помню, как она называется… Это такая комната советского музея. В этой комнате мебель, отделанные стены, - все, кроме картин. Играет музыка Баха… Такая клюква! Причем это не оформленная комната, но короб, построенный внутри огромного индустриального ангара. Снаружи на коробе остались следы отделки, грубое железо… Дверь - на тяжелой пружине: туда надо втиснуться.

Но в этом странном пространстве - улыбка, которую можно видеть на лицах верующих людей в церкви.

Алимпиев говорил размеренно. Чувствовалось, что ко всем своим высказываниям он относится с полной ответственностью.

- Если мы говорим о творчестве художника, то лучшие достижения - это такие… остановки. Прямо в рай. Политику наслаждаться следующим шагом как-то неуместно. Политик может прийти к этому раю только на смертном ложе, видя страну в том виде, в каком хотел. А произведение художника - пусть маленькое, неудовлетворительное, - оно всегда - конечная остановка.

Политику наслаждаться собственной речью - как-то странно. Может быть, Гитлер мог ей наслаждаться, когда видел перед собой стадионы, толпы молодежи.

Год назад у меня было очень эйфорическое переживание. Мы вместе с Мариком Жуниным ставили спектакль в Италии. Мы закончили репетировать и должны были уезжать. Когда мы гуляли, у меня вдруг возникло странное желание произнести перед актерами речь. Чтобы эта речь была прочувствованной, на пределе пафоса. Так, чтобы Муссолини прослезился.

В семидесятые годы Советский Союз часто играл в хоккей и часто выигрывал. Я помню кадры: стоят усталые мужчины, развивается флаг СССР, играет гимн. В этом было столько силы, что у всех выбивало слезу. То же хотелось сделать и мне.

Прогуливаясь, я просто сочинял речь. Причем художественной ценности в ней не было никакой. Да, это был достойный жест для завершения работы над спектаклем. Театральные актеры - люди очень тонкие. Их можно воодушевить.

Речь я произнес.

Жестикулирует.

- Были потрясены.

Виктор поправил очки.

- Это такой вид эйфории, о котором ты знаешь, что он не пройдет просто так. Что-то останется. Ты уверен в этом. Украсть что-то из эйфории - это то же самое, что украсть что-то из сна.

То, что остается, применяется. Становится душевной собственностью. Создается произведение искусства, и я делюсь кусочком украденного со всеми.

"Liebenfrau Мilch" подходило к концу.

- Эйфория часто воспринимается людьми творческими как лукавое состояние, которое должно вести к лукавому результату. То, что было сделано в эйфории - неправильно, ложно по своей сути. Я так не считаю. Ты крадешь что-то из сна, языка, эйфории - областей, которые тебе не принадлежат. Они, появившись независимо от тебя, так или иначе превратятся в Ничто.

- А есть ли что-то, противоположное эйфории?

- Меланхолия, связанная с вещами, которые подвластны силе притяжения. С вещами, в которых ты в них нуждаешься. Или которые нуждаются в тебе. Та меланхолия, которая пробуждается, скажем, стихотворением "Уронили мишку на пол". Это ощущение тотальной ненужности, заброшенности.

Стемнело.

Я достал небольшую коробочку.

Виктор развернул бумажку и с улыбкой прочитал: "Андрей Монастырский".

- На ощупь. Любимый художник.

В большей степени он занимается собственно искусством. Таким, каким оно мне всегда виделось - очень таинственным, не совсем понятным делом, близко подходящим к детской сентиментальности. Может быть, детской - не то слово. Дети - очень плохие художники, у детей очень плохой вкус. Речь идет о той сентиментальности… Ведь у детей очень много времени. И нет никакой частной собственности. А есть некая метафорическая созерцательность…

Есть акция: на поле шевелятся кусты. И в этом чувствуется огромная сила. Я не знаю, как объяснить это.

Это очень сложное искусство, о нем так же сложно рассказать. Рассказать, как о приключении, как я рассказывал о горах…

Интересно: в комментариях зрителей акций "КД" часто идет речь о подарке. Пожалуй, подарок - лучшее определение чувства, возникающего от искусства Монастырского.