Сергей Гуськов: На презентации первой части каталога выставки «Невозможное сообщество», костяком которой стала группа «ESCAPE», прозвучало много шуток по поводу того, что каталог — это могильный камень, и другие сравнения, связанные со смертью. Насколько я понимаю, все эти метафоры и шутки уже давно в ходу, потому что художники группы постоянно переосмысляли свое бытие-вместе.

Валерий Айзенберг: Художники группы с самого начала подспудно, на подсознательном уровне прорабатывали тему бытия-вместе. Но осознанно мы начали делать проекты на эту тему во второй период нашей деятельности, где-то с 2003 по 2005 годы. По поводу смерти, я должен сказать, что сейчас, глядя на то прошлое и сравнивая с тем, что происходит в мире вообще, я понимаю, что коллективное творчество можно считать моделью социальных сообществ, потому что жизнь проявляет себя в коллективном творчестве намного сильнее, чем в творчестве одного художника. Индивидуалист может отвлечься от окружения, от контекста, а коллективу сделать то же самое намного сложнее. Все то, что происходило у нас было подобно мыльной опере. Это были опереточные страсти – как бы любовь и ненависть, морализаторство и брутализм. В реальности все, на самом деле, и убеждает. Смерть Каддафи — пожалуйста. Вот она — реальная жизнь. 
Любовь и ненависть — это как каннибализм. Человек, который ест другого человека, любит его и его мясо. А в нашем небольшом сообществе, если подобные вещи и присутствовали, то только в виде карикатуры. Они рядом не стояли с реальными трагедиями жизни и смерти. И если на презентации каталога Богдан Мамонов связал проект «Треугольник», который мы делали уже без него, со смертью, то это не совсем верно. Мы его делали, не потому что в тот момент, в начале 2007-го, нас осталось только трое, а потому что мы копали треугольную яму. Для меня смысл этого проекта заключался в бессмысленности попыток достижения любой цели, особенно если мы говорим об искусстве. Я считаю, что художник является некой аномалией в социуме. Члены группы очень часто проецировали на себя то, что мы делали коллективно. Опять странное противоположение личного и коллективного. Мы делаем коллективный проект, но каждый из нас проецировал этот проект на себя лично. Соответственно, могли возникать мысли, такие как у Богдана, что мы втроем копали треугольную яму, как будто бы могилу ему. Для меня это была совершенно удивительная реакция. А вообще такой постановки вопроса о смерти в наших произведениях нет. Такие проекции были возможны, потому что в группе постоянно возникали пораженческие настроения. Может, это слишком самонадеяно, но я должен сказать, что именно я являлся тем человеком, который пытался либо использовать эти пораженческие настроения и перевести их во что-то продуктивное, либо нивелировать их.

СГ: Я посмотрел каталог и увидел там дневниковые записи. Не знаю, насколько они дневниковые, может, это мистификация. В них часто рассказывается, что участники программы ссорятся по поводу тех или иных проектов, всегда идет жесткое обсуждение на грани конфликта. Лиза Морозова, в частности, об этом пишет. Вообще существование в коллективе, который, к тому же, еще что-то производит, это всегда сложная ситуация. Об этом свидетельствует недавний пример «Группы учебного фильма», которая превратила одну из дискуссий во время выставки «Аудитория Москва» в публичное разбирательство и выяснение отношений: кто автор той или иной работы, как ее подписывать, как учитывать мнение участников группы, почему идею одного из участников отклонили, а другого — приняли и т.д. Правда, там, помимо художественного, был еще политический момент. С одной стороны, это выглядит очень странно, но, с другой стороны, когда много людей делают совместную работу, конфликт с большой вероятностью неизбежен.

ВА: Прежде чем я отвечу, нужно пояснить формат этой беседы. Это будет интервью с человеком или с художником?

СГ: Хороший вопрос...

ВА: Я разделяю эти фигуры и считаю, что Художник — это две субстанции: человеческая и художническая.

СГ: Тогда интервью с художником.

ВА: Любую человеческую деятельность сопровождают какие-то коллизии. Она не замыкается только на поле искусства: коллизии между художниками, кураторами, критиками и т.д. Это происходит и в науке — между младшими научными сотрудниками и профессорами, а политике подобные вещи свойственны в самой большой степени, где личные отношения играют ключевую роль при принятии решений. Тут можно сравнивать характер коллизий в разных художественных группах. Например, можно подумать, что «Синие носы» — это спаянная, цельная группа, но я слышал, что там тоже происходят всевозможные конфликты. Я не знаю, что происходит в группе «AES+F», тоже кажется, что это одно тело с четырьмя головами.

СГ: Одна голова там хитро отделена плюсиком.

ВА: Да, так у них сложилось хронологически. Масса таких закрытых примеров. Я не знаю, что происходит в группе «Куда бегут собаки», у «ЕлиКуков», «Синего супа» и всевозможных «Облединений». Конечно, можно заняться сравнением. В нашем случае я могу сказать только, что, если бы мы были все одинаковые, мы делали бы совсем другие проекты. Конфликты, которые сопровождали все проекты, способствовали созданию этих проектов такими, какими они в итоге получились. И это вполне нормально. Можно разбирать, как делался каждый проект. Некоторые проекты делались так: каждый делал свою часть, а потом они соединялись в общую конструкцию. Или кто-то один придумывал основную идею, а потом шли долгие совещания, и основная идея обрастала большим числом дополнительных деталей. Очень редко, но бывало, когда кто-то высказывает идею, и она принимается без всяких сомнений.

СГ: В отличие от многих других групп, вы очень много рефлексировали совместную деятельность, даже невозможность такой деятельности. Тот же «Хор», представленный на выставке, иллюстрирует этот парадокс: все вместе, но каждый поет свою песню. Это не конфликт, но это чревато конфликтом. И может случиться, что, как в вашей работе «Квартет», будет играться одно, а звучать — другое, в том числе, по причине разногласий.

ВА: Сложно проецировать «Квартет» на группу из четырех человек. Если сказать, что эти музыканты являются художниками, авторами работы, которые не умеют играть на этих струнных инструментах, то там они все же представляют из себя цельный коллектив, а конфликт скорее между группой и зрителем. В «Хоре» конфликт между художниками и зрителями также сохраняется, но появляется еще конфликт между самими художниками, которые исполняют мульти-мелодию, то есть здесь более сложная проблема. Если же говорить об истоках этих работ, то первоначальная идея «Квартета» принадлежит Антону Литвину, а проекта «Хор» — мне. И, в принципе, можно сравнивать наши интенции при создании произведения искусства. Возможно, я более повернут на самого себя, а он — на зрителя. Я менее осторожен в художественном решении проблемы коммуникации, а он — наоборот. Я должен сказать, что все, что мы делаем, невероятно сложно, потому что идеологический вектор каждой работы направлен в разные стороны: вовне, внутрь, в сторону и т.д. У нас не было одной темы.

Продолжение статьи читайте на http://aroundart.ru/2264970/--ESCAPE